– Весело, да мам?

Он так задорно смеется, что я просто не могу взять и бросить его. Впустить истерику в себя и дать ей полное раздолье. Или даже просто испортить настроение.

Я мать.

Я не могу так поступить.

– Весело, сынок, очень, – обнимаю его за плечи и целую в макушку онемевшими губами.

Проглатывая подступающую боль, я остаюсь и когда мама поворачивается, улыбаюсь ей, оставляя глаза блестеть. Это Новый год, я ведь могу просто расчувствоваться из-за банальной ностальгии праздника? Так ведь?

Поднявшись обратно в квартиру, я иду к бабушке, чтобы посмотреть, как она. Ей уже восемьдесят два, и она легла спать в одиннадцать. Поэтому я тихо заглядываю к ней и увидев, что она спокойно отдыхает, закрываю дверь.

Отвоевав минутку тишины оставшись наедине с мыслями в ванной комнате, я собираю все силы и открываю сообщение мужа.

Отвечаю Игорю сухо, но так чтобы не выдать состояние, мне нужно поразмыслить и выхожу к остальным. Да только он еще и звонит.

После короткого разговора я не выдерживаю на словах о том, что он меня любит.

Именно это бьет сильнее всего, и я плачу, стараясь быстро убежать с глаз окружающих, пока никто ничего не заметил.

– Настя? – мама выходит ко мне на балкон и смотрит потерянно. – В чем дело? Ты пулей вылетела сюда, что случилось? – она смотрит в тусклом свете на мое лицо и заметив влагу на щеке, касается ее пальцами. – Ты плачешь?

– Не знаю, мам.

Я не уверена, что хочу говорить ей сейчас обо всем. По сути, я даже не разобралась ни в чем. Что я могу рассказать?

У нас с ней очень доверительные отношения. Но мама никогда не лезла в мою семью, если я не просила совет по какому-то вопросу. И даже с учетом всех вводных данных, я не могла сейчас даже найти слова, которые могли все произошедшее передать ей.

На мое малозначительное объяснение мама ничего не говорит. Встает рядом, и мы вместе смотрим в окно.

– Ты всегда любила этот праздник больше остальных. С самого детства. Я понимаю, почему ты так расстроилась сегодня, Настенька.

Это правда. Я до смешного сентиментальная. По любому поводу не плачу, но все же… Сейчас она решила, что я просто расчувствовалась.

– Я бы хотела, чтобы дело было только в этом, – отвечаю сдавленным голосом.

– Но это не так. Я уже поняла.

– Далеко не так, мам. У меня заплетается язык, когда я думаю, с какого предложения начать говорить.

– Тогда начни с того, что он сделал?

– Изменил, – слово оседает на языке пеплом, оставляет горький привкус и отвращает.

– Что? – мамин голос превращается в шепот.

– И у него, кажется, ребенок есть, от другой женщины… Ребенок, мам… Он… Господи…

Прикладываю руку к губам и пытаюсь сдержать рыдание. Я не могу поверить, что говорю это вслух. Проговариваю каждое слово…

– Стой, стой, стой, – мама обнимает меня и садится со мной на пол, потому что ноги держать перестают. – Ты уверена, Настя?

– Да, наверное… – совершаю пару вдохов, чтобы начать говорить без заикания. – Он написал мне сообщение, что поздравляет с Новым годом меня и дочку.

– Может…

– Ошибка? – горько усмехаюсь.

– Ну все же может быть, дочь.

– Можно написать две «с» и не удалить, или буквы переставить местами, когда быстро пишешь, мама, но не пол ребенка своего перепутать.

– Покажи, дай посмотрю, – протягивает руку.

– А он удалил свою смску сразу же, – издаю смешок с новой скатившейся по щеке слезой, – и прислал новую с тем же текстом, только «дочь» заменил на «сына». Будто шаблон сохраненный был, понимаешь?

– Все это какой-то… Я не знаю…

– Вот и я не знаю. Сижу тут, а в голове дурдом какой-то.

– Ну уж нет, вставай, – она поднимается и тянет за собой.

Неохотно я встаю на ноги. Мама подходит ко мне и начинает стирать мои почти высохшие слезы.

– Сейчас в ванную и за стол. Завтра поговоришь с ним и все решишь. Ты тут на полу истину не найдешь.

– Я просто думаю, сразу его выгнать или перед этим ударить хорошенько по лицу.

Мама начинает хохотать.

– Отец был прав, ты тихая, а рука у тебя тяжелая. И если ударишь, то мало не покажется. Поэтому побереги силы.

– Мам, так тошно, – признаюсь, опустошая свое нутро резким выдохом. – Это ведь не просто интрижка, которую я бы тоже не приняла. Это целый ребенок.

– Вот за все с Игоря спросишь. Но завтра. Твой сын сейчас играет там внутри и ждет праздника.

– И мне за это стыдно, я старалась сдержаться, а он позвонил со своими «люблю», я и сорвалась.

– Настя, – она берет в свои теплые руки мое лицо и смотрит в глаза, – у тебя есть все что нужно. Квартира, сын, любимая работа. Как бы там ни вышло с мужем в итоге ты уже никогда не останешься одна. Но в первую очередь вам нужно поговорить.

Киваю маме и, получив в ответ улыбку, мы обе уходим с балкона. Я забегаю в ванную. Поправляю макияж и смотрю на себя в зеркало.

В голове происходит какой-то переворот, и я четко представляю, с чего начнется мое утро.

– Мы поговорим. Обязательно поговорим, Игорь.

***

А я лед, растворенный в бокале.

Я, по сути, простая вода.

Мною он разбавляет спиртное,

Добавляя в бокал кубик льда из меня.

Глава 4. Мысли

Когда гости постепенно начали расходиться, я осталась у мамы, чтобы помочь с уборкой.

– Пойди уложи сына и возвращайся, – останавливает, прежде чем я успеваю прикоснуться к тарелкам.

– Сама не начинай только.

– Иди уже, – улыбнулась.

Вхожу в комнату, которую обычно делят наши с Юлей дети. Смотря, кто остается у бабушки. Если оба, то кто-то занимает диван в гостиной.

– Зубы почистил, молодой человек?

На мой вопрос он делает широкую улыбку, демонстрируя зубы.

– Умница.

Я подхожу к нему и помогаю накрыться одеялом.

– Ну что, повеселился?

– Ага. Ма, а подарки я где найду, под бабулиной елкой или когда приеду домой?

– Как Дед Мороз решит.

– Ну мам, – деланно возмущается.

– Ну что? Я верила в Деда Мороза до десяти лет.

– Мне почти десять.

– Ага, через полтора года, – смеюсь. – Я приеду за тобой…

Подвисаю на своих словах. Потому что понятия не имею, что будет завтра. Господи, я и правда не знаю. С каждой новой мыслью я открываю новые вопросы, на которые не могу найти ответ. Что я скажу сыну, когда он вернется домой, а там будет пусто?

Подлец, что же он натворил с нашей семьей? Как мог не подумать о Ване?

– Мам? Во сколько?

– Что? – отвлекаюсь от мрака, который увлекал во тьму.

– Приедешь во сколько?

– Ах да. Я бабушке позвоню, хорошо? Вспомнила, что у меня дела были.

– Ладно. А может, папа заберет?

– Я позвоню, – улыбаюсь, проглатывая боль.

Ванька любит его… Он так сильно любит своего отца.

– Я люблю тебя, сынок, – наклоняюсь и целую его в висок, поглаживая по плечу. – Спокойной ночи, родной.

– Спокойной ночи, мама.

Позволяю себе секунду слабости, но, чувствуя, что расплачусь, встаю и ухожу, закрывая за собой дверь, оставив гореть светильник «ночное небо».

– Уложила?

– Да. Сомневаюсь, что долго будет лежать, умотался, да и время уже.

– В новогоднюю ночь можно. Сама то, как? Все равно поедешь домой? Может, отдохнешь сначала? Подумаешь?

– Мам, – собираю тарелки с едой, которая не была тронута, и обматываю каждую пищевой пленкой, – если я начинаю думать, все запутывается и приносит чудовищную боль. Я даже не уверена, что смогу уснуть.

– Мы можем не спать всю ночь, если тебе от этого станет легче, Настя, – она останавливает меня, положив на плечо свою руку. – Я волнуюсь за тебя, дочка.

– Ни при каком раскладе не будет легко. Ваня спрашивает про Игоря, и я прям… Я даже не знаю, что ему говорить. Простые вопросы, а я зависаю. Как можно взять и пойти изменять? – задаю риторический вопрос. – Так этот вообще дальше пошел, ребенка родил. Ну ты представляешь?